недоумевал, как же это Ван Гог с Гогеном жили в одно время и не ходили друг к другу в гости, и не спорили о ремесле? Не пили вместе дешёвого вина заполночь? Не ночевали друг у друга?
Вот уже и нам собираться пора, а наши встречи с ним — раз два и обчёлся.
Он прожил нашу жизнь. И его гноили, выгоняли, травили, лишали. Годами — ни строчки, но как у самых-самых — в списках, на кухнях — в радость. Телефон усунуть в подушки — и читать! Новое — Корнилова.
Где-то в середине мытарств этих как-то обронил: «Я своё сделал». Не про стихи — нет, про выпрямленную спину и роскошь достоинства. Стихи — это была часть тела, дыхание. Спину прямил вслух сказанной правдой людоедам.
Ох, и стоило это! Срок-то был — жизнь.
Но, дожил. Дотерпел. Теперь — книги. Красивые, большие. Стихи печальные, густые, точные. Катаешь их во рту, как косточку маслины. Судьбу читаешь.
Вот и с ним. Не пили. Не ночевали, не спорили.
Виделись. Тогда, много лет назад, в 74-м на обороте портрета написал стих.
Написал, подумал.
Нет, говорит, давай на машинке напечатаю. Почерк у меня плохой.
Я и этот листочек приклеил на оборот портрета. Много лет тому.
Ровесников стихам в Чечне убивают…

«Корнилов Владимир Николаевич».
Лист 40 из серии П.Л.И.
1974 г.
Чёрный карандаш.
77х57

008

Владимир Корнилов