«Как один день»

Владимир Янкилевский

Мне он очень нравился. Упорная серьёзность его занятий была достойна зависти. А чувственная ярость цвета?! А огромные триптихи в его тесной мастерской?! Подвижник!
Наша компания, сбившаяся во имя выживания, в одночасье Манежа 1962-го года получила сильный удар под дых. Вскоре не стало Юло, через чуть-чуть уехал Эрнст, и только перемены конца восьмидесятых вынудили всех зашевелться. «Теперь каждый сам за себя», — заявил Володя. И уехал.
И с тех пор, почти уже двадцать лет он с преданной ему Риммой крутится по миру, пристраивая своих многодельных «детей» в музеи коллекции мира.
Ему удалось вывезти почти все свои картины, и попервоначалу музей университета в Бохуме приютил его коллекцию.
Уверенность в том, что «у Пикассо масса слабых работ, а у него — одна к одной», питает его стойкость и тщеславие. Дочка живет в Америке, но на появившиеся деньги он покупает недвижимость в Москве. Хотя, по слухам, недавно получил гражданство Франции. И слава Богу.
Он самый младший из нас, ему ещё нет семидесяти, и оставшиеся годы, авось, и принесут ему спокойствие. Быть лучше всех во всем — от фотографии до скульптуры, от автомобиля до офортов — ну кому это мешало?
Эрнст вот тоже за равного держит Микеланджело, да и остальные маршируют по миру со своими портретами на длинных древках. Не даром же я назвал их гениями. Это и вправду даёт им силы. Ощущение единственности себя — великий мотор!
Сам-то я страдаю полным отсутствием тщеславия и честолюбия. Ну нету. Как музыкального слуха. Нету, и ничего не поделаешь. Можно, правда сказать и так: моё тщеславие так велико, что его как будто бы и нет!
По моему разумению жалковато, что успех в жизни далеко отодвинул философию самосовершенствования, но уж если положить все руки на сердце — скольким и сколько нам осталось? И на что потратить этот остаточек — каждый решает сам.
Как говорил один доктор: «Да ему все можно, сколько ему осталось?»…