Так кто же такой гений, если простые люди даже не видят цель, в которую он попадает?
Что же всё-таки главное в гении, недостижимое даже таланту? — Инакомыслие, в любых проявлениях человеческого творчества.
Некоторых оно ведёт на костёр или плаху.
Некоторых — на посмертный пьедестал.
Время рассудит.
Десять художников, приговорённых мною к гениальности в картине, выбраны были вовсе случайно. Они были друзьями по жизни, соратниками по протесту, единомышленниками в поисках.
Мы помогали друг другу жить, обороняться от демагогии современности, да и просто любили друг друга. Интуиция была определяющей в этом выборе. Вероятность ошибки была вполне реальна.
Наиболее напряжённая судьба была у москвичей. Москва — мой родной город, и здесь нарастало «мясо» самости. И здесь я выбрал трёх своих героев из огромного ряда «товарищей по труду».
Самый старший и первым ушедший был Юло Соостер. Его судьба и поведение, знания и уверенность в выбранном пути были неотразимо привлекательны. За ним, его жизнью, дышала правда прожитого и проживаемого. Отвага и упорство выживания и творчества. Мимо такого нельзя было пройти.
Второй москвич в картине — наоборот, самый младший из нашей компании — Володя Янкилевский, при первом же знакомстве остановивший меня отношением к цвету и форме, щедрой отвагой, с которой давил масло в картину прямо из тюбика или прорывал во имя идеи плоскость картины, если она была ему тесна.
Третьим, уже позже, когда от удивления юности мало что сохранилось, я узнал Эдика Штейнберга. Доброго, весёлого, лукавого, полного равнодушия к зависимости от режима и власти.

На Урал судьба занесла меня по юношеской романтике (которая испарилась там мгновенно). Она же, внимательная судьба, подставила растерявшемуся губошлёпу двух прекрасных ребят, ставших на всю жизнь верой и опорой.
Лёша Казанцев, по нежной кличке «Отец», получил от страны и власти не меньше Юло. Он стал художником, выпестовал в себе любовь к цвету и филигрань мастерства линии на бумаге, металле, оттиске гравюры. И он в моей жизни был Гением внимания, любви, выручки и верности.
Витя Волович — это я вам скажу — природное явление. Как цунами или извержение вулкана. Неизвестно когда, неизвестно где, но уж, безусловно, берегись. Алчен, неистов, стремителен. Гений замыслов, масштаба, количества, скорости, ожидания.
Третий уралец — Миша Брусиловский. Гений в полном спокойствии виртуозного мастерства перед любой профессиональной задачей. Время человечества, история, цвет и пространство, форма и линия — семь нот ремесла для него.
В Эстонию меня привёз Юло. Эстонские мои гении тогда ещё были совсем молодыми.
Мале Лейс — тихое удивление окружающим миром, куколка памяти, расправляющая крылья в танцующей пыли солнечного луча.
Полуночный ритм линий и пропасти в чёрное алхимика Тынеса Винта.
Рауль Меель с его — во весь могучий рост — любовью и почтением к Родине. Оказывается, не стыдна и не блудлива эта любовь.
Десятый — Эрнст Неизвестный. Единственный из нас, кто хотел убедить власть, что его искусство — это и их искусство. Он хотел вместе творить, плакать, бороться, ликовать. Люди власти оказались скудны, мелки, суетно зависимы. Выгнали из страны, потому что его присутствие рядом низводило их до размеров муравья.
Сказал о каждом лишь малую часть. Уверен в одном — вексель гениальности оплачен. Но только Время заговорит о прозорливости гения, потому что только ему дано увидеть и понять.