«Как один день»

Рауль Меель

Рауль Меель «Rauhl Meel L.S.P.III».
1991.
Бумага, литография.
28,5х24,5.

Из моих друзей, пожалуй, только двое любили землю. Впрочем, оба были из крестьян. С детства дышали землёй, жили в её ритме. Очень важно, что было с тобой в детстве.

Один из них — Рауль Меель. Художником он, по моему разумению, стал от избытка. Господь столько накидал способностей в его посуду при рождении, что только поворачивайся.

Для начала — о посуде. Рауль — огромный, медлительный, обстоятельный голубоглазый гигант. Страсти, которые бурлят в этом тигле, крайне редко заметны окружающим. Разве что, отвернётся к окну, постоит тихонечко и, развернувшись, произнесёт медленно: «Я оцень нервницаю!» И всё.
Хуторное хозяйство старой Эстонии пришедшие большевики в момент свели к комбедовской нищете, и этот масштаб вымыл с земли многие кланы. Хутора-дома сохранились, но трудиться на земле было просто опасно… Дальше эту тему расковыривать не стану, потому как пишу-то о гении искусства, а не сельского хозяйства.

По позднему возрасту, он не попал под глобальный прочес до- и послевоенного разбоя, а спокойно выучился на инженера. И трудился за копейки, вытаптывая дорожку к кассе пятого и двадцатого. Как все в империи. Женился, родил детей. Однажды сын тяжело захворал, и ему прописали воздух и море. Рауль купил хутор у самого тёплого залива эстонской Балтики.

Не сильно это помогло: мальчика не стало. А хутор остался. Усилия Рауля превратили его в отменное хозяйство, которое просто помогало жить. Рауль завел пасеку. Идеальную пасеку. Обстоятельность характера и инженерный подход сделали его мёд лучшим в республике.

«У меня етинственного в Европе пцёлы не болеют варроосом», — гудел он в гордости. Чёрный вересковый, тёмный гречишный, прозрачно-жёлтый липовый — покупатели прирастали на годы. Кабаны и кабарожки не оставляли дом без мяса, огород родил исправно, крестьянское упорство исключало праздность.

И зреющая система искусства — «вариации на тему» — набрякала качеством трёхмерности. Когда я впервые столкнулся с его творчеством, одинаковость направления мышления меня слегка ошарашила: как же так! А оказалось — вот так. Идеи, как вольные птицы, парят над планетой, покакивая — куда капнет, там и радость!

Замурзанное, доведённое до стыдности, понятие патриотизма вылилось у него в гигантскую изысканную серию «Эстония», что породило сонмище скудных завистников. Медленная уверенность в качестве ремесла уколебала даже такого умного завистника, как И. Кабаков, и, добравшись до удач, он одним из котурнов своего шаткого величия выбрал Рауля Мееля, сделав его своим напарником по выставке.

Этот большой эстонский художник с недоумением слона или носорога оглядывается на современников с их фасеточной завистью к его картинам, сериям, книгам и поведению. Ну другой он по масштабу жизни, поступку, заботам, верности, любви. Все человеческое в нём — нечеловеческих размеров. Не среднечеловеческих. Глыбный он. Голем.

И сейчас, в 2007 году, когда я пишу эти строчки о нём, когда освободившаяся Эстония в мелкой (и, в общем, понятной) мстительности ковыряет памятники покойников, пытаясь отомстить ныне живущим за хамство поведения их отцов и дедов, Рауль недоуменно оглядывается вокруг, удивляясь мелкому масштабу происходящего.

Не берусь утверждать, что выбранный мною в число десяти «гениев», Рауль окажется таковым во времени, но за «штучность» его личности и мастерства — отвечаю головой!