«Как один день»

Алексей Казанцев

А.Казанцев «Хива».
1983.
Бумага, акварель.
50х44.

Лёшка-отец умер. С приходом смертей сердце черствеет, и уже многих из череды уходящих провожаешь лишь глубоким вздохом. Это не про Лёшку. Про историю его семьи я уже писал. Ужасы прошлого века достались этой семье сполна. Повторяться не буду, напишу про другое.

Он жил на Урале, в Свердловске. Там мы с ним и познакомились, когда я приехал после института работать. Подружились как-то сразу, без паузы. И он, и я бродяжить любили, ну и как-то бывает: увидел — и сразу душа в душу. Третьим был Витька Волович.
После моего отъезда с Урала мы несколько лет втроём рисовать ездили — в Ригу, в Одессу, в Азию. Когда-нибудь, Бог даст, соберусь про эти поездки рассказать — не хуже Джерома. Весёлое было время. Озорное и бузотёрское.

Как-то само собой переженились. Он — на Нине, я — на Люсе. Переписку вели все годы. «Здравствуйте, Боря и Люся. Пишет вам Лёша и жена его Нина Павловна и дети Серёжа и Алёша!» — так он письма начинал.
Жил трудно. Из бараков в хрущобы на окраине поселили. Дети родились — тесно. Стал кооператив строить. В доме всё своими руками делал. Мастерскую дали. Освоил офортные сложности, нас заразил, станок сказочный соорудил, с деревянным талером — небывалый. Потом земля позвала. Не пересказать неслыханного хамства и скотства власти, но всё же после долгих мытарств удалось избу купить в Калинове на озере Таватуй. Ну уж там просто волшебство началось. У Лёшки от бога «зелёная рука» оказалась. На уральских скалах у него росло всё. Огурцы с пупырышками, помидоры, ягоды, кедры. Поплюёт, землей потрёт — и всё растёт. Колдун, да и только! Баню выстроил — отраду. Сколько народу осчастливил в скудной и скучной уральской жизни — несть числа.

Так мы и жили, сражаясь с властью спина к спине без передыху.
Когда Люся погибла, а я выбрался на поверхность, пожаловался Лёхе, де в гипсе да на костылях, а могилку надо обиходить…
К началу лета прислал всё. Выковал ограду нежной прелести, цемент неслыханной военной прочности, доски опалубки, даже корыто — раствор месить. Приехал с двумя ребятами, в три дня всё состроил. Выпили. «Поедем мы, Боря, — говорит. — Там огород доглядеть надо. Сам понимаешь, хлеб ведь».

Он картошкой с огорода и семью кормил, и Витьку, и разных знакомых на всю зиму одаривал. Когда в девяностые голодноватые годы я пожаловался ему на зимнюю опаску, он и мне два рюкзака привёз.

Витьку очень любил. Как за малым дитём ходил. Они ведь эти поездки рисовальные не бросили — каждый год обязательно куда-нибудь на месяц-полтора ехали — писать с натуры. На Лёхе вся забота — и еда, и жильё, и утешение, когда не получается. «Ты что, Витя, ведь договорились по три этюда».

Дети подросли. Старший архитектором стал, семью завёл. Младшего я здесь, в Москве пас — он в Полиграфический поступил. Но не доучился — еврейскую девочку завёл и в Израиль уехал. Так Отец стал еврейским Казанцевым. Удалось в земле обетованной побывать. Всю жизнь не верил, что его куда-нибудь выпустят.

Один раз, ещё Люся была жива, захворал. Чего-то строил в мастерской, с лесов упал, позвоночник порушил. Я его здесь в ЦИТО устроил и, почитай, год опекал. Друзья ведь.

Что сказать ещё о Лёшке? Красивые вещи по ремеслу делал. Его серию «Петровский Урал» куча музеев у него закупила. Мастером стал серьёзным.

А самое главное, эта ровная, спокойная, высокого звука дружба не ослабевала в нём ни на час.
Природу знал и любил — куда мне. Всё собирались с ним в тайгу в охотничью избушку на год залечь, чтобы на одном месте в лесу разглядеть в подробностях годовой проворот природы. Не случилось.

Старший сын от безысходного пьянства на Урале в Москву сбежал — я помогал ему зацепиться. Отец там с Ниной один вековал. И опять захворал. Проглядел аденому. Когда до врачей дошло, он уж в метастазах по всему скелету. Всё равно (откуда сил?) приехал — с внуками повидаться, меня потрогать, на Витьку пожаловаться. Я, учуяв, на видео его снял. Так теперь и гляжу изредка. До слёз больно, не продохнуть.

Похоронили под сосенками, по-теперешнему священник поголосил. Какой там бог! Он бы в этой жизни помог, если б был, а то… Да, ладно…

Младший в Израиле, жён меняет, старший в Москве, тоже не анахорет. Нина в Петербург перебралась — всё к сыновьям поближе. Там-то, на Урале никого, кроме пьяни, не осталось. Дом в Калинове на Таватуе продали. Правда, в Ирбите, в маленьком музее сделали Лёхину мастерскую: и станок перевезли, и полки, и картинки-офорты. Воссоздали, вроде как. Ведь, как умер, его мастерскую тотчас отняли — другие де, живые ещё, жить-рисовать хотят. Вот так ряска и сомкнулась!..

И вам не болеть.