Сцены, которые мы застали, снимались за волнорезом Практической гавани на маленьком уютном пляже. Это был заплыв тигров к берегу на набитый людьми пляж.
До революции этот кусочек порта был доступен всем, в советские же времена всё было за высоким забором, а само место съёмки, пляжик, было обнесено ещё и высоченной металлической решёткой, ибо порт жил своей рабочей жизнью, и тигры, даже дрессированные, были там лишком. У забора стояла «Победа» — вершина тогдашнего автопрома. В фильме в машину очумевшие пляжники усовывались в невероятном количестве.
В полдень объявили перерыв, съёмочная команда и актёры побрели перекусить, а тигры, во главе с легендарным Пуршем — звездой назаровской стаи, разлеглись на горячем песке и дремали.
Мы с напарником расположились на мешках с чем-то импортно-экспортным, ковыряясь с зарядкой камер. У решётки ограждения девочка-осветитель в белых перчатках что-то доколдовывала, когда соскучившийся Пурш, потягивая лапы и позёвывая, решил походить по песочку. Что-то, видимо, привлекло его кошачий взгляд за ограждением, он вспрыгнул на крышу «Победы» и играючи перемахнул на территорию порта. Остолбеневшая девчушка пару раз махнула на него белой перчаткой, Пурш осклабился клыкастой пастью, и не спеша зашагал по порту. Мы со страхом скатились за мешки, и буквально в считанные минуты радио порта заорало тревогу, требуя дрессировщика и объявляя опасность.
Пурш вполне мирно шлёпал в сторону каменного забора, огораживающего порт, а за забором сновали машины, ходили люди — нормальная жизнь не ведающего опасности города.

С тиграми тогда работала не Назарова, а её напарник, шептали, что любовник, — высокий, по цирковому рельефный красавец. Довольно быстро он появился из-за всяких тюков, несясь на красивых ногах на манер Тарзана, и, подлетев к Пуршу, схватил его за хвост. До забора было совсем чуть-чуть, а ещё тут же, у кладки, примостился каменный сарайчик местной котельной. На крышу сарайчика, через стену — и киска в городе.
Тарзан, держа Пурша за хвост, приоткрыл дверцу котельной и проорал: «Есть кто тут?» Молчание. Схватив не слишком довольную полутонную кошку другой рукой за загривок, он втолкнул Пурша внутрь и навалился всем телом на дверь, горланя одновременно, чтоб срочно пригнали грузовик с клеткой. Было жаркое лето, котельная, естественно, не работала, и истопник в прохладе подвала принимал там свою пассию Софочку, молодую даму одесских размеров. Нужны слова? Кто в мире может похвастаться таким преддверием оргазма? Пурш спускался в прохладу дома свиданий. Звуков не было. Их не было и чуть позже, когда Тарзан выталкивал его снизу в клетку, прижатую к двери стаей помощников. И только упаковав киску в полную безопасность, дрессировщик огляделся. Высоко под потолком подвала, на блестящем от машинного масла латунном шатуне, завязанный в узелок, безмолвно скрючился истопник.
Софочка, как потом с удовольствием объясняли биндюжники порта, вышла в окошечко метрах в двух от пола и диаметром в несколько раз меньше ее габаритов.
Этого эпизода не было ни в фильме, ни в наших съёмках, о чем мы жалеем и по сей день.
Вот так началось мое знакомство с Одессой.

Борис Давыдович Литвак, Боречка, мне достался недавно — длинная линия любящих его людей бережно передает эту эстафету счастья из ладоней в ладони. Меня с ним познакомил Юра Рост.
В Одессе, на Пушкинской 15, стоит белый дом. На фронтоне — золотой ангел с разведёнными в ожидании руками. В доме — центр по реабилитации детей, больных церебральным параличом. Детей из любой точки земли здесь лечат бесплатно.
Сделать детишек поздоровей и посчастливей хотят здесь все. Врачи и сестры. Театр, куклы, картины на стенах. Родители, друзья. Знакомые. Знакомые знакомых. Все, кто хоть раз обернулся.
А выстроил всё это — от стен до духа — Боречка. Одессит, которых мало осталось, с биографией страны и города, жил, работал и крутился, пока судьба не схватила его за горло и не отняла любимую дочь. И по её завету: «Папа, ты не хотел бы подумать о слабых и больных, инвалидах, которые ничего не могут сами, которые обречены, если им не помочь?» — он построил этот центр. Кому-нибудь из русскочитающих надо объяснять, как на пустом месте, без копейки денег построить дом? Оснастить уникальной аппаратурой, и лечить, лечить, лечить!
Буквально на второй или третьей встрече, под горилку и сало, Боречка стал упрашивать меня приехать с работами и показать его ребятишкам.

Конечно, я согласился. Конечно, это тянулось долго в суете московской жизни, конечно, грызла совесть, конечно, конечно — пока в один прекрасный день не раздался телефонный звонок. Милый женский голос, известил меня, что послезавтра у меня место в самолете «Москва — Одесса», и номер в «Лондонской», милости просим. Я свернул рисунки в рулон и, побаиваясь таможни, полетел в Одессу.
У дома на Пушкинской висел плакат:

«ЛАУРЕАТ ВСЕГО НА СВЕТЕ — БОРЯ ЖУТОВСКИЙ.

ВЫСТАВКА НА ПРИЩЕПКАХ»

На верёвках вдоль и поперек зала на прищепках мы повесили рисунки, и я рассказывал, кто там, и как нарисовано. Потом я ползал с молодыми дарованиями по полу, раскрашивая всё вокруг. Потом был спектакль, смотреть который мешали слёзы.

В 2005 году мы все, влюбленные и любящие Борю, прилетели на его 75-летие в Одессу. Народу было «тыщи» со всего света, и даже бродяга Юрка Рост звонил из Антарктиды.

С Пуршем я встретился ещё раз, через несколько лет, в цирке на Цветном бульваре.
Для того же «Огонька» с тем же приятелем мы отправились снимать клоуна Олега Попова. И остались на второе отделение.
Давали феерию «Тигры на воде».
Огороженную высокой решёткой арену наполнили водой, и на толстые поролоновые круги выгнали с десяток недовольных тигров. Киски не любят воду, и они хмуро, поджав хвосты, ожидали дрессировщика. И выплыл наш Тарзан. А надо сказать, что директор цирка поместил нас в сетку под купол цирка, умоляя не уронить фотоаппарат или даже крышечку вниз, в бассейн с Тарзаном и кошками.
И здесь главным был Пурш, с которым Тарзан и начал представление.
Но вдруг Пурш засоловел мордой, притушил веки, выторчил усы, собрал все четыре лапы в горсть, вытянул хвост трубой и собрался покакать.

Это не входило в представление. И Тарзан не был готов к импровизации актёра. За оградой арены, по всему периметру, стояли униформисты с брандспойтами на всякий случай, и Тарзан проорал что-то одному из них. Тот, ничтоже сумняшеся, включил струю и направил её в попку Пуршу, надеясь видно испугать какашку. Киска рыкнула страшненько, а поролон от удара воды стал тихо вращаться. Слегка успокоившись, Тарзан начал командовать кискам, но Пурш решил доделать начатое. И доделал. Дураку-красавцу попросить бы совок, выловить кренделёк, отдать униформисту — и дело с концом. Но он стал делать вид, что какашки нет, и продолжал плавать. Причудливые струи норовили столкнуть Тарзана с говешкой, но он, кося взглядом, делал вид, что её вроде бы нет.
Какие тигры! Весь цирк замер в хохоте над аттракционом «Тарзан и какашка в воде». Никогда в жизни я не смеялся так, вися в сетке под куполом цирка. Никогда!

Перед открытием Дома Боречка попросил знакомого голубятника: «Слушай, дай мне полсотни белых, я выпущу их на открытии!»
Парень дал, не сомневаясь, что все они вернутся в родную голубятню.
Окна распахнули, и стая взмыла в небо.
Они сделали несколько кругов, спустились на крышу, и остались навсегда…

Нет, господа хорошие, ни Сталины, ни Гитлеры, ни большевики, ни теперешние не выведут с земли редкую породу «настоящих пацанов»!
Несколько лет тому назад в Одессе, на Дерибасовской, поставили Стул Мастера Гамбса от Ильфа и Петрова. Бронзовый позолоченный стул работы одесского скульптора Миши Ревы. А маленькая его копия — награда мне за выставку.