А тут подвернулась эта поездка, и не просто на неделю по путевке, а по приглашению Министерства туризма Турции. Нас целую бригаду пригласили — журналистов, художников, писателей — чтобы наших туристов побольше назавлекать. Я, конечно, сразу согласился — посмотреть на древнюю Элладу в яви. Поглядеть, откуда эти оголтелые ребята отправились к чёрту на кулички за приключениями, добычей, «золотым руном». Извечная тоска и алчность. И любопытство: а что там, за горой? Не они первые, не они последние.
Сначала, как огляделся, показалось мне, что туркам вся эта греческо-римская история — в полное равнодушие: ну было и было. Здесь. Когда-то. А теперь мы. И славны тем-то и тем-то. Сгоряча я на них даже обиделся. А потом подумал: а много ли в нашей российской жизни любопытства, например, к скифам? Или американцы — сами шпана со всего света — чтут ли индейцев? Ацтеки и майя сильно ли живут культурой и традицией в Южной Америке? Ряд этих наивных вопросов можно продолжать бесконечно. Скудость памяти не хуже одинаковости поведения. Менелай с Еленой — и вот вам рухнувшая Троя. Из-за бабы, ребята.

А Клинтон, подорвавшись на Левински, начал топтать Югославию, чтобы не схлопотать импичмент. Разрыв одну из девяти Трой, Шлиман упер уникальное золото в Германию, а потом мы его стырили, после Второй мировой, а теперь бахвалимся. А в Британском музее греческого и римского — чуть ли не больше, чем в Греции и Италии. Такие вот мыслишки трепыхались в моей скудоватой башке, когда от ночлега к пляжу я прыгал с одной на другую по надгробным плитам, исписанным шрифтами, которые учили-чертили в институте.
Придя потихонечку в себя от эйфории свидания, я начал соображать, что был совершенно не прав по отношению к нынешним жителям Турции. На этом уникальном кусочке суши сосредоточилось несметное количество свидетельств древней цивилизации хеттов и урартов, руин эллинистической и римской эпохи, следы христиано-византийской эры. Ну и, конечно, шедевров сельджукского и османского искусства. Получается, что и их, турок, предшественники были точно такие же — без всякого почтения к предыдущему. Получается, что поведение это в генетике вида (если такая существует?!)

А дальше глаза, уши и ноги стали очумевать от свалившегося.
Да и кто бы справился?
Руины Трои (а их, Трой, оказывается, было девять!), эллинский Пергам (опять вспоминается украденный в войну и нехотя отданный Пергамский алтарь), развалины Эфеса, Афродисии. Хетты — это XVIII—XIII вв. до нашей эры. Целых пять веков второго тысячелетия до нашей эры! Дальше фригийцы — VIII в. до н.э. Греки потом бодались с персами — это уже VI—V вв.ек до н.э. Александр Македонский, глобального масштаба убийца, а теперь, спустя века, герой и знамя, размотал всё вокруг, и возникли на руинах куча эллинских государств, которые потом сглотнула Римская империя — это уже наша эра (I век). А тут подоспела Византия со столицей в Константинополе. К XV веку нашей эры сельджуки и османы дожевали Византию — и вот мы в нашем времени.

Это всё — в подробностях развалин и музейных нагромождений — свалилось на мою убогую романтическую голову. Воистину, захотел поглядеть, откуда отчалила шпана на триере, а увидел несметные сокровища с детства любимой истории.
Туда надо не ехать, а ездить. Долго, всю оставшуюся жизнь!
Из всего, свалившегося на меня, Немрут-Даг осел в памяти до непродохнуть. Высоко в горах Таврского хребта (под 2 тыс. метров). Развалины грандиозных погребальных сооружений, построенных по приказу Антиоха I Коммагена. Колоссальные статуи правителей вперемешку с изваяниями богов — место обрядов и жертвоприношений. У сидящих богов отвалились огромные головы. Вот одну из этих голов я и сделал для картинки 1995 года. Незабываемое это было зрелище.

А «золотое руно» я видел.
Где-то в конце семидесятых годов прошлого века (смотри какие мы с тобой древние — жили-были в прошлом веке) мой дружочек Володя Кассиль позвал меня в Сванетию — он и его жена Верочка удачно полечили грузинского начальника — и нам расстелили гостеприимство. От Тбилиси до столицы Сванетии Местии. Мы катили на «Волге» от одного накрытого стола к другому. С тостами, радостью свиданий, полным ощущением счастья. Как всегда было в этой стране. Увы, было.
 
О Сванетии и сванах тоже могу рассказывать часами. По юности, в той доаварийной жизни я наследил в этих краях, ерзая по камням и отрогам Ушбы. И даже сподобился на её, Ушбы, траверс. Но та юношеская беззаботность нахватывала глазами, не будя озабоченность знаний. Теперь же, вернувшись с того света, и почувствовав временность собственного пребывания на планете — оглядывался по-другому, с памятью. Крошечный народ, меньше миллиона. Свой язык, своя история, своя память. В музее в Местии иконы IV—VI вв.ека, где Победоносец втыкает копьё не в дракона, нет. В грека или римлянина! Россыпи монет, до сего дня вылезающие по весне на крошечных полях — греческие и римские. Крохотулешные храмики в горах, не больше твоей кухни, со сказочной росписью, яростно списанного ультрамарина с оранжевым или нежными переливами охры и умбры. И колоколом у двери — вошёл — позвони, ушёл — позвони. Чтобы окрест знали — пришёл — помолился — ушёл.
Аул Ушгули за все вековые истории так и не был никогда и никем завоеван. С юга — дырочка ущелья, с севера обрыв в Южную Осетию. А какая у него история! Ладно, как-нибудь на байдарочке, у костерка царских ольховых поленцев, так и быть, расскажу тебе в подробностях об этих краях.
В один из первых дней мы были приглашены «на дачу" — в домик вертикально над городом. Наверху. И дорога к нему, надо признаться, не менее вертикальная. Да в этом краю всё вертикальное — дороги, башни, огороды. Даже тощие и стремительные, как пули, свиньи и те носятся вертикально. Угощение было „московское“ — водка с шампанским. Про дорогу сказал. Машина — "Жигули», шестёрка. Гостей и хозяев — шестеро.
Я, помня законы сванов, как гость попросил местного вина. Сухое, вкусное, в глиняных кувшинах. За то, что после застолья я свёз на «Жигулях» всю компанию к ночи живыми, наутро получил ключи от всего автопарка хозяина — трёх машин.

Через пару дней я решил на освоенном «газоне» отправится в Ушгули. Хозяин сидел пассажиром-переводчиком. Язык сванов не понимают даже грузины. Другой. Горный серпантин дороги временами выкатывался на берега Ингури. Здесь наверху, она была тихонькая, робкая, мелкая. Ну, быстренькая на шиверах и камушках. Не более того. Это внизу, когда мы поднимались в Сванетию, она вдруг открылась нам грандиозной плотиной Ингури-ГЭС. Зрелище, признаться тебе, ошеломляющее. И где она успела набрать столько воды-силы. Вода не течёт — падает. Но наверху — ещё крадётся. Шёпотом.
На одном из поворотов, у одинокой приземистой сакли остановились. Сложенная из речных валунов, с плоской крышей, заваленной комьями плывуна, она стояла к дороге глухой стеной. Обойдя её, мы увидели худого, босого старика, сидящего на берегу. В сванке, легкой рубахе, портках. С сигаретой в пальцах вытянутой руки, лежащей на колене. Так складываться телом могут только в горах. Нам, городским, даже худым, это не удаётся. Просто они там всю жизнь, а мы почти никогда. Он продолжал смотреть перед собой, на воду и вершины, как будто нас и не слышал. Мой спутник присел рядом с ним на корточки и не спеша что-то стал говорить. Старик слушал не шелохнувшись. Я приробел у стенки сакли, оглядываясь. На берегу, поодаль щипала траву лошадь, под седлом, не стреноженная. Пара торпедных чёрно-белых поросят деловито торкали рыльцами гальку. Несколько гусей тихо переговаривались на мелководье. Заступ, топор. Порубленный тальник. Несколько сдвинутых камней — очаг. Тонкая ниточка дыма и посудина с крышкой. Совсем дружелюбный по взгляду собакин, но без всякого интереса к знакомству. В какой-то момент разговора старик через плечо коротко оглядел меня и опять продолжал слушать. Потом явно нехотя встал и побрел к быстрине. Нагнулся, поднял из воды мокрую овечью шкуру, лежавшую в реке шерстью вверх, сложил её пополам. И повернул назад к берегу. Выйдя, мимо нас, подошел к огромному плоскому камню, похожему на большое мелкое корыто, шлёпнул шкуру шерстью вниз. Взяв за края, он несколько раз сильно пополоскал шкуру. Потом легко и ловко запустил её назад, в быстрину. Подобрал несколько увесистых бульников и швырнул их вслед. Прижал шкуру ко дну. Отошел в сторону и сел на корточки, лицом к реке и горам.
Вот, смотри — поманил меня мой спутник, — за этим эти греки сюда и приезжали.
На дне каменного корыта блестело золото. Вот так замкнулась моя школьная сказка об аргонавтах и золотом руне!