«Как один день»

1992
Шестидесятилетие

Как ни пяться, а время всё равно толкает тебя в задницу по узкой колее под названием жизнь. Маячило 60 лет. Растерянность переменами в стране-стае-жизни не оставляла меня. Книга — моё ремесло и хлеб — рушилась. Не звали, не давали, не платили. Случайно предложенная глобальная дурь «Магистериум» — итоги ХХ века» показалась выручкой в растерянности, да и давала, прости Господи, возможность означить размер пенсии. За спиной, как ни крути, были мама, Иришка, Кит, дом, своя жизнь.
За несколько лет до этого, выбираясь из послеаварийных хворей и тоски, я поехал в подмосковный дом творчества «Челюскинская» — офортное царство. Съинтриговал путёвку Лёше-Отцу Казанцеву, и на три месяца мы погрузились в волшебное ремесло гравюры на металле, отодвинув в сторону страхи-заботы.
Жилось там прелестно. С «Отцом» мне всегда было покойно, а тогда, в круглосуточном бытие — полное счастье. Кроме своих игр я напридумывал для Лёши серию «Петровский Урал», мотался к Игорю Можейко за деталями композиций, а под конец мы и вовсе отлили в модурлите несколько испанских дублонов, превратив их в изысканные медали на муаровых лентах в прорезях раскрашенных вручную офортах серии. Красота!
Потом, спустя время, эта серия сослужила Лёше добрую службу — он сумел продать её в несколько музеев страны. Поди, дурно!
Там, в Челюскинской, в меня влюбилась кошка. Красивая, пластичная, вежливая, она ходила за мной повсюду, и волшебным образом оказывалась у меня в комнате в каждый подвечер, и приносила подарки.
То это был едва живой комарик коси-коси-ножка с одной ножкой, то сухой до стука мышонок, то пойманная и придушенная озорницей синичка. С моим появлением кошка открывала прелестные глаза, нежно мурлыкала, выгибала якобы усталую от ожидания спинку, лапками с коготками притаптывала одеяло, и, задрав хвост султанчиком, спрыгивала на пол. Обойдя комнату, она, хитро улыбаясь, удалялась восвояси — за дверь. Дары лежали на подушке.
Забыть это было нельзя. И я вырезал дары на пластине металла, превратив это в Искусство и Время. Показалось, что это маловато. Немо. И тут мне под руку случился текст: «Молитва пожилого человека». Ах, как вовремя! Я вырезал и текст. На той же доске. Оттиск — перед вами.
И теперь, взявшись за свою книгу-картину, я вдруг понял, что этот квадратик сродни автопортрету. Ведь пожилой человек — это я. И рисовал-то я себя, во времени, в ремесле, в настороженном пригляде шестидесятилетней жизни! И я решил поместить в этом разделе свои автопортреты — сделанные за долгую жизнь. Вот так придумался развёрнутый во времени огляд себя любимого. Чего скрывать — люблю я его — себя, дорог он мне — единственный и нечего притворяться!