В картинке под увеличительным стеклом — мамка маленькая, а за золотой полусферой — она двадцатипятилетняя, судя по фотографиям, это было недолгое время счастья и красоты. Кружева по периметру — те же, что и в первой картинке про маму — работы няньки Феклуши, плетеные на коклюшках.
Крестильный крестик бабушки Мариванны был надет на родившуюся мамку. Саму же ее крестили только через пять лет, в 1915-м году. Почему — не знаю. То ли войны испугались (1-й мировой), то ли прихворнула… Одним словом, вот так.
У меня умерла мама.
Лубяная коробка с круглыми углами, в которой её, только родившуюся, обкладывали бутылками с тёплой водой, оказалась набитой раритетами нашей семьи.
Из бумажек вдруг стало ясно, что я москвич в седьмом поколении. Самый дальний из найденных предков — пра-пра-пра… украл невесту, дочь купца Елагина, на Красную Горку в Москве. Был такой праздник с умыканием. Метрики и крестильные рубашечки лежали вместе с упокойными бумажками, крестиками, дагерротипами, фотографиями, венчальными свечами с флёрдоранжем, пуговицами, прядками детских и седых волос…
В уголке притулился портсигар моего прадеда — вытертый коробок карельской берёзы, куда входит ровно пачка сегодняшних сигарет.
На обороте крышки выжжены его инициалы — И. К. С. — Иван Константинович Сотсков.
Трудился он на железной дороге, куда пристраивал и своих детей. Было их пятнадцать. Кое-кого ещё и я помню, но далеко не всех, потому что моя бабушка была тринадцатой. Или двенадцатой. Теперь спросить не у кого.
В коробке лежали листочки отрывных календарей — жёлтенькие ветхие листочки. Собирала их бабушка, Мария Ивановна Яковлева.