«Это было самое большое, что я испытал в жизни. Господь обделил меня, видно, любовью, как безумием, как служением, как дрожью и звенящей грудной пустотой, слишком преисполненный собой, не эгоизмом, а начатыми мыслями и планами картин. Видениями непонятыми и ждущими расшифровок, обидой, нечаянно закинутой в меня прохожим доверителем — всем усилием душевного узнавания и осмысления, тщетностью этого усилия, ожиданием правды и защитой ее разнообразной корчащейся ложью… Обделил меня способностью быть пустым сосудом, живым, с пульсирующими стенками, но пустым, ожидающим, алчным пустотой, готовностью, сговором с шепотом во сне, с тем пространством в темной, совершенно темной комнате, гулкой зале в бархатной черноте, где ты идешь, растопырив пальцы, ожидая от слуха больше, чем от осязания или глаз, идешь на что-то, тебя ждущее, и касаешься теплого, с задержанным дыханием, прильнувшего к тебе, доверчивого и твоего. Счастлив безмерно — судьбой, попаданием, совершенством механизма — почуявшего, поведшего, попавшего…
А мой сосуд был всегда чем-то полон. Там кипели страсти, планы, походы, доброта, благодарность, ненависть — густой суп, который ты и сварила в сказочное зелье, окунувшись изнутри в которое, и стал я вдруг состоявшимся и твоим. Твое творение от начала. Твой шедевр, вылезший и сидящий, ходящий, говорящий — твой. Один из двух. Старший. Первый. Может быть, главный. Менее любимый. И справедливо.
Но цена, Господи, цена…
И сосуд полон, не готов сиюминутностью вобрать в алчную пустоту свою любовь, и петь ее, безумея от наполненности.
Я никогда не мог бы тебя разлюбить и спутать.
Мои картины — твои от начала и до последней почеркухи, твои — настроем, верой, задачей, твои — убеждением и предначертанием, твои — объяснениями первости и вторичности, поведением, терпением, умом, тактом, жизнью, твои, как редко понятно что-либо мне в этой жизни.»
Из дневника 1976 г.
«Я поражен, как миру все равно, что тебя нет. Троллейбусы, автомобили, телевидение, почта, старухи у подъезда, знакомые, друзья, мама, бумаги на пыльном столе, издательства, сотрудники, телефон, книги твои любимые, свечи, часы, игрушки, рисунки, люстра, вещи, ковер, заколки, кресла твоего детства, подушка и шкаф, Библия, цветы, записи, твои портреты, голоса, зеркала, посуда, паучки в углах, паркет, старый диван, знавший тебя две жизни, — все, все спокойны и делают вид, что так было вечно.
В сумке пахнет тобой. Закрыв глаза, я трусь руками о теплые ладошки — всегда теплые ладошки — как по ним поднималось серое…»
1976 г.