«Последние люди Империи»
«Наша "социалистическая" система, в которой мы с тобой, Боря, живём – не для человека!»
Из разговора середины
семидесятых годов.
семидесятых годов.
Кира Сошинская
На каток на Петровку на «норвежках» не пускали. Я выпрашивал «гаги» у приятеля и бежал на Петровку - там каталась Она. Надо было пролезть мимо огромной очереди, упросить гардеробщицу, чтобы приняла шубейку без вешалки, натянуть шнурки и выскочить на лед под милые вальсы и рыскать глазами по сторонам - где Ее красная шапочка.
Я пристраивался сзади и ловко задевал ее конец своим носком, нога путалась и она шмякалась на лед. Я помогал встать, а она смотрела на меня с испепеляющей ненавистью!
Но какие это были глаза! И сейчас, полвека спустя, они лучатся в памяти влажным голубым негодованием!
И прошло лет двадцать. Тех двадцать, когда дни меняли судьбу, а через несколько лет все оказывалось на другой планете.
Я уже стал художником, истаскался по горам и весям, потрудился на Урале, женился, стал скандально знаменит, заимел мастерскую... Много что произошло за эти годы.
Однажды приятельница пришла с просьбой - мол, ее подруга, архитектор, ставшая вдруг главным художником журнала, печалится неведеньем и нуждается в помощи.
Для меня - всегда была - помогать - первая радость.
Пришла.
Она, моя глазастая любовь с катка на Петровке.
Еще красивей. Еще лучистей.
Уже понастроила чуть-чуть всяко разного, вышла замуж, родила дочку, пожила в Бирме. И вот теперь «влипла» в издательскую неразбериху.
И потянулись, понеслись счастливые дни узнавания. Оказалось, что она еще и скрипачка, совсем недурно рисует и, вообще, любит время от времени менять занятия. Поэтому и стала вдруг главным художником журнала - по страсти к переменам. Довольно быстро Кира превратилась еще и в заметного иллюстратора. Сначала со мной, а потом все дальше и дальше. Многотомные издания заукрашались ее выдумкой и старанием.
Как же она была рада!
Да и я вместе с ней - не так уж и часто участие мое рождало такое мастерство и самость.
И опять летели годы, но уж тут мы не расставались никогда.
Она была все также хороша, также упориста и также время от времени меняла пристрастия.
Одно время стала рисовать цветы. Сама навыдумала техники и родились, видит Бог я не преувеличиваю, высокого класса картины. То, вдруг, вспомнила профессию и принялась проектировать интерьеры квартир для появившихся и на нашей земле новых богатых людей.
Очень красиво.
Но ведь, с присущей ей дотошностью, если картина - то в раме и в гвоздиком, если квартира - то рабочие, плинтуса, стулья, занавески, шпингалеты - все до последней кнопочки!
Теперь она переводчик. Так тщательно выучила язык, что вот вот выходит вскоре аж седьмая книга переводов. Норман Мейлер. Пикассо. Портрет художника в юности. Издательство ЭКСМО.
Прочел два раза. Только ручками развел.
Королева!
Если бы на земле выбирали Королев - я стал бы председателем ее избирательной кампании и победил бы, потому что мир занят коммунальной сварой, а прекрасное он замечает, спохватившись, когда поздно. Мир глупо занят не тем. Но ведь другого мира у нас нет, и я счастлив, что Королева рядом и не все об этом догадываются.
Силы убывают, конкуренция растет, я ревную, в Королева все также прекрасна.
Будь счастлива, Королева!
Я пристраивался сзади и ловко задевал ее конец своим носком, нога путалась и она шмякалась на лед. Я помогал встать, а она смотрела на меня с испепеляющей ненавистью!
Но какие это были глаза! И сейчас, полвека спустя, они лучатся в памяти влажным голубым негодованием!
И прошло лет двадцать. Тех двадцать, когда дни меняли судьбу, а через несколько лет все оказывалось на другой планете.
Я уже стал художником, истаскался по горам и весям, потрудился на Урале, женился, стал скандально знаменит, заимел мастерскую... Много что произошло за эти годы.
Однажды приятельница пришла с просьбой - мол, ее подруга, архитектор, ставшая вдруг главным художником журнала, печалится неведеньем и нуждается в помощи.
Для меня - всегда была - помогать - первая радость.
Пришла.
Она, моя глазастая любовь с катка на Петровке.
Еще красивей. Еще лучистей.
Уже понастроила чуть-чуть всяко разного, вышла замуж, родила дочку, пожила в Бирме. И вот теперь «влипла» в издательскую неразбериху.
И потянулись, понеслись счастливые дни узнавания. Оказалось, что она еще и скрипачка, совсем недурно рисует и, вообще, любит время от времени менять занятия. Поэтому и стала вдруг главным художником журнала - по страсти к переменам. Довольно быстро Кира превратилась еще и в заметного иллюстратора. Сначала со мной, а потом все дальше и дальше. Многотомные издания заукрашались ее выдумкой и старанием.
Как же она была рада!
Да и я вместе с ней - не так уж и часто участие мое рождало такое мастерство и самость.
И опять летели годы, но уж тут мы не расставались никогда.
Она была все также хороша, также упориста и также время от времени меняла пристрастия.
Одно время стала рисовать цветы. Сама навыдумала техники и родились, видит Бог я не преувеличиваю, высокого класса картины. То, вдруг, вспомнила профессию и принялась проектировать интерьеры квартир для появившихся и на нашей земле новых богатых людей.
Очень красиво.
Но ведь, с присущей ей дотошностью, если картина - то в раме и в гвоздиком, если квартира - то рабочие, плинтуса, стулья, занавески, шпингалеты - все до последней кнопочки!
Теперь она переводчик. Так тщательно выучила язык, что вот вот выходит вскоре аж седьмая книга переводов. Норман Мейлер. Пикассо. Портрет художника в юности. Издательство ЭКСМО.
Прочел два раза. Только ручками развел.
Королева!
Если бы на земле выбирали Королев - я стал бы председателем ее избирательной кампании и победил бы, потому что мир занят коммунальной сварой, а прекрасное он замечает, спохватившись, когда поздно. Мир глупо занят не тем. Но ведь другого мира у нас нет, и я счастлив, что Королева рядом и не все об этом догадываются.
Силы убывают, конкуренция растет, я ревную, в Королева все также прекрасна.
Будь счастлива, Королева!
002
