Виталий Волович

ля него буквально ничего

нет на свете, кроме работы.
Даже ботиночных шнурков.
Живёт на Урале. Не живет — работает. Рисует. «Красит» картинки, травит доски, читает, и помнит, книги. Один из великих иллюстраторов в недавнем прошлом, теперь «дредноут» в самостоятельном плавании — с выставками, монографиями, любовью и почтением города, страны и части мира. И одинок — как Настоящий творец. Восьмой десяток!
Прожив годы с Шекспиром, Ирландскими сагами, Словом о полку Игореве — могучим слоем мировой культуры — вон они, книги, ломятся на полках — он обратился в зрелости к пейзажу, натюрморту — так раньше не любимым нами формам. «Запачканным» соцреализмом, идеологическим враньём лживой эпохи.
Мудрость времени и ремесла наполнила Витькины работы молчаливым совершенством. Той прекрасной тайной, которая в веках и называлась Искусством.
Какое счастье, что ему удалось дожить, а мне увидеть!..
Но жить с ним рядом — отдельная работа. Всё происходящее вокруг существует как бы параллельно с миром внутри него и крайне редко совпадает.
Вот смотрите. В Одессе, чтобы быть красивей, он гладил брюки на себе, утюгом, естественно. Из «семейных» трусов на себе же кроил плавки, обгорелый нос окунал в стакан кефира, одновременно пытаясь дышать. Перед отьездом в Одессу же чудом нашли его паспорт в помойке. В Средней Азии дважды проваливался в могилы, а утром мы с Лёшкой с трудом высвобождали его ноги из узкой решетки гостиничной койки. Простыня же была всегда свёрнута в плотный жгут вокруг шеи, впору затянуть, и с концами…
В Риге, любуясь прелестью своего творения, отступал для разгляда к самому краю кры-ши. Рисовали на восьмиэтажном доме. Просто кинул взгляд на меня — де каков этюд! — и по глазам понял…
Крыши родного Свердловска он тоже не обошёл вниманием.
В Таллине сломал дерево, оперевшись, и чуть не рухнул с крепости. В реке Клязьме искупался до огромного флюса, в Переславле-Залесском снёс головой перекладину ворот, а на реке Утке, зимой, разрубил пополам колено. В Дербенте рухнул, поскользнувшись на арбузной корке, и, придя в себя, сел, наконец, под скалой рисовать. Но не надолго — над ним, метрах в тридцати оказалась уборная. И, слава Богу, что очередной посетитель зашёл «по-маленькому».
В Таллине ненароком забрёл на пляж нудисток, в Тобольске снёс головой душ, в Переславле рухнул с полка в парной; ухаживая за дамой, оставил на остановке трамвая мою папку с портретами, а идя вечером на банкет закрашивал пятки гуашью, для красоты вида.
Порезанным пальцам, дверям, перепутанных со шкафами и окнами, несть числа.
Рухнув на колени перед Люсей, одновременно «срывая» с неё пальто, сломал ей большой палец на ноге.
И был ещё период, когда Витя решил заняться здоровьем. Начал ходить в бассейн. Выйдя из душа на бортик, он, протирая очки, отправился к лесенке схода. Две девчушки у края, в воде, таращили на него глазёнки и прикрывали ладошками ротики. «Я ещё ничего, видно, — думал наш герой, раздувая грудь, за-росшую густыми, с сединой, волосами, — девчонки заглядываются».
Издалека, навстречу, обгоняя звук своего крика, бежал тренер.
«Ты что, о… ел? — тренер настиг свой крик у носа Воловича. — Плавки твои где!!!» Сеансы здоровья на этом прекратились.
Вот так десятилетиями совершенствовалось мастерство и мировоззрение одного из выдающихся мастеров изобразительного искусства конца XX века России.
А ещё он очень любит цветную капусту, глазированные сырки и консервированную кукурузу.

Юность даётся всем, а старость только избранным.

из личных размышлений

«Волович Виталий Михайлович».
Лист 73 из серии П.Л.И.
1976 г.
Чёрный карандаш.
75,5х56,5

017