Для Вашего удобства мы используем файлы cookie
Виктор Шкловский
1889 году родилась А.А.Ахматова.
В 1890 г. — Пастернак.
В 1891 г. — Мандельштам и Булгаков.
В 1892 г. — Цветаева.
В 1893 г. — Маяковский и Шкловский.
В 1894 г. — Тынянов.
В 1895 г. — Есенин.
В 1899 г. — Платонов.
Сейчас в живых он был один.
При нём начали летать самолёты и первые люди наследили на Луне. С ним вместе родились и при нём ушли в небытие великие поэты, серебряный век Бакста и Климта, Шагала и Кандинского… Пруст и Фолкнер тоже были его современники.
Глядя на него, я чувствовал себя южноафриканским ихтиологом, когда в одно воскресное утро в его руках забился живой доисторической плотью целакант, которого мир до этого знал по отпечаткам на древних горных породах.
Виктор Борисович ходил трудно, долбя толстой палкой досадный паркет. Заговорил сразу, похоже, как писал. Собеседники — нубийцы, коммунисты, солдаты, алхимики, дирижабли, шадуфы.
Придыхая своё неизменное «Ну воот!», он заплетал кружева видимых ему одному совпадений с моим спутником-спасателем, великодушно оставив меня сражаться с листом бумаги.
Со стен на меня-конкурента, посмеивались Мандельштам кисти Бруни и сам молодой хозяин рисунка Анненкова.
Череп был так поразительно мощен и красив, глаза посверкивали острым любопытством, аккуратные усики топорщились, красивый крошечный нос попеременно раздувал резные ноздри…
Из длинного разговорам В.Б. и Данина запомнил только — но зато на всю жизнь — байку-притчу о тысяченожке.
«Жила-была тысяченожка, и имела ровно тысячу ног, и бегала она быстро-быстро, а черепаха ей завидовала.
Однажды черепаха сказала тысяченожке: «Как ты мудра! И как это ты догадываешься, и как это у тебя хватает сообразительности знать, какое положение должна иметь твоя 978-я нога, когда ты заносишь вперёд пятую?»
Тысяченожка сперва обрадовалась и возгордилась, но потом в самом деле стала думать о том, где находится каждая её нога, завела централизацию, канцелярщину, бюрократизм, и уже не могла шевелить ни одной…"
И дальше В.Б. мгновенно пересаживался на другой паровоз, и…
«величайшее несчастье нашего времени, что мы регламентируем искусство, не зная, что оно такое…
Величайшее несчастье русского искусства, что ему не дают двигаться органически, так, как движется сердце в груди человека: его регулируют, как движенье на железной дороге…"
«Граждане и товарищи, - сказала тысяченожка (это В.Б. опять переодел время), — поглядите на меня, и вы увидите, до чего доводит чрезучёт! Оставьте волю искусству, не во имя его, а во имя того, что нельзя регулировать неизвестное!»…
Теперь, вспоминая эту притчу, невольно льщу себе тем, что В.Б. говорил про искусство, поскольку я рисовал, и это было как бы темой встречи. На самом деле это относилось ко всему идейно-духовному в нашем существовании. Да просто ко всему бытию — от экономики до стиха…
В конце сеанса пришла Серафима Густавовна Суок, когда-то бывшая куклой наследника Тутти, а теперь вернувшаяся из магазина с покупками, чтобы угощать хозяина и гостей.
«Нет, сказала она, нет, нет. Прибавьте озорства, посмотрите, какие у него живые хулиганские глаза».
Ему шел восемьдесят четвёртый год.
В 1891 г. — Мандельштам и Булгаков.
В 1892 г. — Цветаева.
В 1893 г. — Маяковский и Шкловский.
В 1894 г. — Тынянов.
В 1895 г. — Есенин.
В 1899 г. — Платонов.
Сейчас в живых он был один.
При нём начали летать самолёты и первые люди наследили на Луне. С ним вместе родились и при нём ушли в небытие великие поэты, серебряный век Бакста и Климта, Шагала и Кандинского… Пруст и Фолкнер тоже были его современники.
Глядя на него, я чувствовал себя южноафриканским ихтиологом, когда в одно воскресное утро в его руках забился живой доисторической плотью целакант, которого мир до этого знал по отпечаткам на древних горных породах.
Виктор Борисович ходил трудно, долбя толстой палкой досадный паркет. Заговорил сразу, похоже, как писал. Собеседники — нубийцы, коммунисты, солдаты, алхимики, дирижабли, шадуфы.
Придыхая своё неизменное «Ну воот!», он заплетал кружева видимых ему одному совпадений с моим спутником-спасателем, великодушно оставив меня сражаться с листом бумаги.
Со стен на меня-конкурента, посмеивались Мандельштам кисти Бруни и сам молодой хозяин рисунка Анненкова.
Череп был так поразительно мощен и красив, глаза посверкивали острым любопытством, аккуратные усики топорщились, красивый крошечный нос попеременно раздувал резные ноздри…
Из длинного разговорам В.Б. и Данина запомнил только — но зато на всю жизнь — байку-притчу о тысяченожке.
«Жила-была тысяченожка, и имела ровно тысячу ног, и бегала она быстро-быстро, а черепаха ей завидовала.
Однажды черепаха сказала тысяченожке: «Как ты мудра! И как это ты догадываешься, и как это у тебя хватает сообразительности знать, какое положение должна иметь твоя 978-я нога, когда ты заносишь вперёд пятую?»
Тысяченожка сперва обрадовалась и возгордилась, но потом в самом деле стала думать о том, где находится каждая её нога, завела централизацию, канцелярщину, бюрократизм, и уже не могла шевелить ни одной…"
И дальше В.Б. мгновенно пересаживался на другой паровоз, и…
«величайшее несчастье нашего времени, что мы регламентируем искусство, не зная, что оно такое…
Величайшее несчастье русского искусства, что ему не дают двигаться органически, так, как движется сердце в груди человека: его регулируют, как движенье на железной дороге…"
«Граждане и товарищи, - сказала тысяченожка (это В.Б. опять переодел время), — поглядите на меня, и вы увидите, до чего доводит чрезучёт! Оставьте волю искусству, не во имя его, а во имя того, что нельзя регулировать неизвестное!»…
Теперь, вспоминая эту притчу, невольно льщу себе тем, что В.Б. говорил про искусство, поскольку я рисовал, и это было как бы темой встречи. На самом деле это относилось ко всему идейно-духовному в нашем существовании. Да просто ко всему бытию — от экономики до стиха…
В конце сеанса пришла Серафима Густавовна Суок, когда-то бывшая куклой наследника Тутти, а теперь вернувшаяся из магазина с покупками, чтобы угощать хозяина и гостей.
«Нет, сказала она, нет, нет. Прибавьте озорства, посмотрите, какие у него живые хулиганские глаза».
Ему шел восемьдесят четвёртый год.
Мне нравится эта энергичность и самоуверенность обезьяны, но у неё замечательные мозги, замкнутые в коробку черепа.
Виктор ШкловскийСебя не видишь!!!
надпись на обороте портрета рукою Шкловского
«Шкловский Виктор Борисович».
Лист 75 из серии П.Л.И.
1976 г.
Чёрный карандаш.
75,5х56,5
Лист 75 из серии П.Л.И.
1976 г.
Чёрный карандаш.
75,5х56,5
018