Натан Эйдельман

онечно, говорил он частенько,

— в будущее не пробраться, но зато в прошлое! Погляди, через одно поколение мы знакомы с Толстым, Николаем II, Николаем I, Гоголем, декабристами и даже Пушкиным".
Он теребил пуговку на рубашке. «Ты, вот, дружил с Желтухиным Борисом Васильевичем, а он ни много ни мало — камер-юнкер Её Императорского Величества. Значит и царь, и Великие княжны, и наследник. Ну и Распутин. А до Брауншвейгского семейства как мы добрались? Через Пушкина! Агент III-го отделения, за ним приставленный, Бошняк, был сыном лейб-медика Карла Бошняка, лечившего семейство и единственного, нарисовавшего их силуэты. А мы эти силуэты и раскопали с тобой!..»
Герои рассказов и книг были его друзья, приятели, собеседники, собутыльники. Они все были ветвями гигантского генеалогического древа Истории, которое он выращивал. И лелеял его, охранял, пестовал. Строил. И ликовал.
Угрюмые годы подходили к концу. Теперь он просиживал в архивах Европы и Америки, привозя горы удивления и открытий. Новые знакомые прошедших столетий оказывались друзьями, героями, врагами, негодяями.
Счастливые эти времена многих застали врасплох. Но не его. Он знал, что хотел. Он знал куда хотел. И зачем. Номера и города архивов, темы и характер искомого — всё было давно уложено в его огромной и красивой голове.
А ещё судьба подбрасывала ему неожиданно доживших, переполненных удивительностями, стариков — и это для него было ликованием. Застолья после его возвращений затихали к утру.
Книги выходили всё чаще, и всё больше не хватало времени на всё и всех. Он подарил мне очередную радость — «Мгновенье славы настаёт — год 1789». И немедленно кто-то у меня её спёр. Я с плачем. «Да нет проблемы», — говорит. Улыбнулся глазом и подписал другой экземпляр. И задосадовал — ошибся датой. Шёл девятый месяц, а он перепутал палочку, и получилось одиннадцатый.
«Да, перестань, эка важность», — беспечно базарил я в радости. Невелика разница — два месяца, через пару лет и не вспомнишь.
В день, написанный на книжке — 28.XI.89 г. Тоник умер.
Я болтался за городом. Урылся от суеты в пансионат, дурацкое дело — английский язык решил учить.
Одному богу известно, как Ира Крендлина разыскала меня. Горничная просунула в дверь записку. Тоника не стало. Его ждали архивы в Швейцарии, Америке, Голландии. Лежали на полдороге книги, статьи, встречи…
И все эти годы — наша боль, печаль и сиротство.

Боба! Не остаться бы вдвоём (хотя и не самый худший вариант, но и не лучший).
Тоник. 28/XI — 89

дарственная надпись на той самой книге

«Эйдельман Натан Яковлевич».
Лист 79 из серии П.Л.И.
1977 г.
Чёрный карандаш.
76,5х57

019