Для Вашего удобства мы используем файлы cookie
Израиль Меттер
ы съехались
в бархатном сентябре большой компанией школьных друзей и любящих друг друга в дом творчества, стоящий у самой кромки моря. Болтались в воде, дулись в шахматы. По вечерам базарили, попивали чачу и топтали камушки в бесконечных разговорах, заменявших в то время просто всё. Глухое время начала восьмидесятых прошлого века оставляло очень мало пространства для уже давно состоявшихся, за пятьдесят, умных, знающих, томящихся в твердой клетке, теперь именуемой застоем.
Он ходил высокий, худой, слегка сутулый, с улыбкой и всегдашней иронией, красивый и сильно немолодой человек. Почти не принимал участия в нашей галде неприятия, как в давно игранной и проигранной игре ума и власти.
Писал он о деревне. Трогательные, пронзительные, удивительно точные рассказы, про жизнь, про тоску, про безысходность — но как увиденную данность, изложенную вкусным русским языком, к тому времени встречающимся всё реже. С писателями «деревенщиками» не дружил. Не хотел. Набрякшее к тому времени их течение разрасталось чуть ли не до единственности, постепенно заменяя в крикливой идеологии слово «народ».
Не играл он с ними.
Он всё уже проходил. И как умному, ему не надо было придумывать для своей судьбы «вдруг».
В послевоенной расправе с интеллигенцией одним из самых заметных было постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград».
И читали это постановление при полном писательском кворуме звонко и страшно.
Два человека, два литератора, два члена Союза писателей (других и не пускали) встали и молча вышли из зала. Это были Израиль Моисеевич Меттер и Лидия Корнеевна Чуковская.
По тем временам — поступок на грани свободы.
Позже годами, в доме творчества тех же писателей, сидя за столиком с литератором Кутузовым, он услышал от разболтавшегося однофамильца великого полководца грязную дурь антисемитских придумок. И дал ему в морду. Наотмашь. Прилюдно. Без всякого текста. Прямо тут. За столиком.
Он всё уже проходил.
А теперь шутил, приказывал жене, недавней балерине, класть ему ногу на высокое свое плечо, и поглядывал на море, зелень, нас, мир умными и весёлыми глазами. В пиджаке, брюках, штиблетах. Так ему было в самый раз.
Он ходил высокий, худой, слегка сутулый, с улыбкой и всегдашней иронией, красивый и сильно немолодой человек. Почти не принимал участия в нашей галде неприятия, как в давно игранной и проигранной игре ума и власти.
Писал он о деревне. Трогательные, пронзительные, удивительно точные рассказы, про жизнь, про тоску, про безысходность — но как увиденную данность, изложенную вкусным русским языком, к тому времени встречающимся всё реже. С писателями «деревенщиками» не дружил. Не хотел. Набрякшее к тому времени их течение разрасталось чуть ли не до единственности, постепенно заменяя в крикливой идеологии слово «народ».
Не играл он с ними.
Он всё уже проходил. И как умному, ему не надо было придумывать для своей судьбы «вдруг».
В послевоенной расправе с интеллигенцией одним из самых заметных было постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград».
И читали это постановление при полном писательском кворуме звонко и страшно.
Два человека, два литератора, два члена Союза писателей (других и не пускали) встали и молча вышли из зала. Это были Израиль Моисеевич Меттер и Лидия Корнеевна Чуковская.
По тем временам — поступок на грани свободы.
Позже годами, в доме творчества тех же писателей, сидя за столиком с литератором Кутузовым, он услышал от разболтавшегося однофамильца великого полководца грязную дурь антисемитских придумок. И дал ему в морду. Наотмашь. Прилюдно. Без всякого текста. Прямо тут. За столиком.
Он всё уже проходил.
А теперь шутил, приказывал жене, недавней балерине, класть ему ногу на высокое свое плечо, и поглядывал на море, зелень, нас, мир умными и весёлыми глазами. В пиджаке, брюках, штиблетах. Так ему было в самый раз.
«Меттер Израиль Моисеевич».
Лист 125 из серии П.Л.И.
1983 г.
Графит.
48х36
Лист 125 из серии П.Л.И.
1983 г.
Графит.
48х36
029