Дмитрий Громан

ёгкий был человек.

И весёлый.
По нему не заметно, что он воевал, убивал, маялся ранами.
Как-то позвонил из Кисловодска: «Боба, тут все клады ищут. Приезжай, давай».
Два дурака на жаре, в пыли рыли ямы в ста метрах от станции электрички.
Просто так. Сошли, прошлись — давай вот здесь.
Конечно, ничего не нашли. И, конечно, не расстроились. Нету и нету, и стали мазать картинки и шляться по горам в южной тёплой благодати.
А потом плавали на пароходе по Волге и опять мазали картинки. И делали искусство гвоздём, мылом и губкой. Все смеялись тихо над нами. А нам было наплевать, потому что было хорошо.
И доигрались до Манежа. До «императора». До «жоп» и «пидарасов».
Когда я подскочил к Димке и спросил: «Чего дальше говорить?», он хохотнул и говорит: «Да всё равно, чего хочешь и неси, они всё равно не слышат».
И текла жизнь. Десятилетиями. Димка работал. Выпивал. Спорил. Писал картинки. Растил сына. А он удумал стать наркоманом. И погиб. А невестка с внуком взяла и сбежала в Австралию.
И ему вдруг захотелось другой жизни. На восьмом десятке. Собрался и укатил в Израиль. А чего? Другая жизнь. Копать можно в любой ямке у дороги и обязательно что-то найдешь. Там земли только половина, вторая половина — это монеты, мечи, шлемы, керамика. Жарко только, но ему, южному человеку, это не страшно. Зато интересно.
А кто из нас мог бы вот так, на ровном месте, в старости, взять и начать новую жизнь?