«Как один день»

Иллюстрации

В высоком и прочном заборе догляда большевиков за изобразительным искусством страны Советов была крупная щель.
Книга.

История и культура книги, в том числе и русской, символом которой торчал памятник первопечатнику Ивану Фёдорову на подъезде к Лубянской площади, были серьёзным аргументом в пропаганде передового на весь мир государства рабочих и крестьян. Продолжая плач поэта Некрасова, новая власть действительно наполнила страну, библиотеками, издательствами, книжными магазинами, сделав книгу одной из немногих радостей населения. Невиданные тиражи вызывали удивление мира и гордость начальства. Художники книги были на равных с мировыми коллегами. Награды и дипломы многочисленных биеннале были и вправду настоящими.

Слава эта тянулась со времён серебряного века, младшие представители которого почтенными мэтрами одаривали издательские приёмные и регулярные выставки «искусства книги». Уцелевшие осколки конструктивистов 20‑30^Х годов, кто поумней и погибче, также урылись в рядах иллюстраторов книг, таким образом неукоснительно держа высокую планку ремесла.
Кузницей молодых кадров был Московский Полиграфический институт, выпускавший ежегодно 25‑30 образованных профессионалов.
Под глазом Андрея Гончарова, гравера для книги и живописца «для себя», ученика Фаворского и непререкаемого авторитета для многочисленных учеников, издательства заполнялись художниками и художественными редакторами, птенцами альма матер.

В 1951 году и я угнездился в здании бывшей гимназии на Большой Спасской, напротив Новиковских казарм.
Четыре веселых года мы слушали А. Сидорова, Н. Ильина, М. Урнова, Е. Кучборскую, А. Гончарова, рисовали по 5‑6 работ в семестр. Удобная формула — «мы растим вам вкус, а мастерство вы будете растить сами» (Г. Горощенко) давала нам полное право на великое русское «авось». Я спасался от укоров совести постоянными путешествиями по просторам страны, дважды в год — в сессии — слегка напрягаясь, чтобы перебраться на следующий курс.
Теперь, оглядываясь, я понимаю уникальную ценность тех лет. Во-первых, мы вышли из стен Полиграфа не отягощённые накопленным ремеслом, что заставило искать себя, без оглядки на школу.
Компричикосы художественных вузов выпускали подмастерьев соцреализма. Уйти от себя им было трудно, а мы — свободные неумехи — жадно кидались в любые «измы», в надежде полюбить.
И, во-вторых, по условиям профессии мы должны были читать. Книгу, за которую ты брался как художник надо было прочесть, порой не один раз, чтобы понять, что откуда растёт. И, зачастую, общаться с автором. Попав, например, как я, в русло научно-популярной литературы, приходилось серьёзно и глубоко вгрызаться в проблему и текст. А науки были самые разные — физика, кибернетика, история, космонавтика — это была работа. И надо было умно и в срок изучить, придумать и нарисовать.

После войны образовался большой отряд художников. Подросшая молодежь и фронтовики, шедшие без конкурса, прибывали с пугающей скоростью. Пускать сотни выпускников художественных вузов в состав Союза Художников не входило в расчёты идеологов «семейной» линии в искусстве. Через родство и блат в союз принимали своих, пусть бездарных, но социально-близких товарищей. Никому не известных новичков с дипломами гнали на стройки коммунизма. Мазать плакаты и лозунги. Многие томились в бессрочных «молодежных» объединениях, которые хотя бы спасали от арестов за тунеядство.
Таким образом за бортом казенных заказов оказались тысячи художников с академическим образованием. Этот молодёжный отстойник со временем стал замечательным резервом артистического подполья, самостоятельно набиравшим силу.

Полгода мне приходилось корпеть с утра до ночи, чтобы вторую половину тратить на путешествия и зуд самости, распихивая листы и картоны под кровать, в диван или на антресоли.
Весомая конкуренция, армия доглядчиков (под иллюстрацией стояло от четырех до семи подписей!), капризы авторов, сроки — дисциплинная была работа!

Но как не крути — это была белая кость, интеллектуальная часть художнической братии. С годами мы привыкли читать, и широта знаний и обладание редкой литературой зачастую были важнее умения пить и куролесить.

Почти сорок лет я проработал под крылом доброго, умного и терпимого Всеволода Бродского, главного художника «Молодой Гвардии». Он давал работу всем. Это не значило, что художник «угнездился». Надо было прийтись ко двору капризным дамам — редакторшам, многочисленным заведующим, главным редакторам и директорам.
По выходу книги могла свалиться рецензия в газетах. На автора, как правило, но твоё нечаянное соучастие не спасало от охлаждения, а то и отлучения. Прихватить работу в других издательских кланах расценивалось, как посягательство на хлеб тамошней братии. И не одобрялось. А нельзя забывать, что это были хорошие деньги. Сами посудите — если за полгода я обеспечивал и семью, и свои живописные капризы, и многочисленные бродяжничества.

С годами рамки становились всё более тесными. Даже когда, уже вполне взрослым и с твёрдым именем, я стал получать заказы в элитарном «Искусстве» или «Советском писателе» и достигнув высшей планки доверия, иллюстрировал книги, где главным героем был вождь мирового пролетариата В. И. Ленин, мне это не казалось главным.

Найдя несколько удачных приёмов, где придирки были крайне редки, я чувствовал, что мне становилось всё скучнее и надсадней! Так что, дотянув до пенсии, я стал отказываться от новых заказов, теперь уже всё свое время посвящая работе для себя. Старого, усталого, потрёпанного по жизни немало, но себя.

И надо же было дорасти до времени, когда Книга, как форма человеческого общения опять поселилась в моей жизни. Настали другие времена, и первую книгу я сделал про свои портреты — «Последние люди империи», вторую про своего учителя — Дмитрия Ивановича Архангельского и третью, вот эту, которую вы держите в руках «Как один день…»
А сорокалетние усилия на поприще искусства книжной иллюстрации я предлагаю вам полистать — поглядеть прямо сейчас, вот здесь.

Всеволод Бродский — главный художник издательства «Молодая гвардия».
С ним я проработал и продружил без малого сорок лет. Один из немногих главных, который давал работу всем без исключения.
Дорогого стоило!