Он стал моим отцом в конце тридцатых, после гибели моего родного отца, а жить мы стали вместе с 1943 года, после неразберихи начала войны: трудового фронта у него, эвакуации — у нас с мамой, голода и холода в Москве — у нас всех.
Долгие годы я по-мальчишески сражался с ним, принося ему многочисленные огорчения и страдания.
Теперь я редкий день не думаю о нём. За все мужское в характере — ему поклон. Он был единственный Мужчина в моей жизни, и когда в 1970-м году его не стало, одиночество моё оказалось зримым. Всего через пять лет не стало Люси, и теперь, много лет спустя, всё та же черная пропасть никак не зарастает…
Горяша — так я называл его — родился в 1896 году в городке Рассказово Тамбовской губернии в благополучной дворянской семье. Революция семнадцатого года переломила жизнь и их семьи. К этому времени ему был 21 год — самые сочные годы. Как дворянин, он не смог продолжать образование, и был трижды «разоблачен» и «изгнан». Какой ценой удалось пробраться ему через усатые расправы — спросить не успел, теперь спрашивать не у кого.
В 46 лет он был призван на трудовой фронт, и с отмороженными и изуродованными ногами вернулся в Москву. Вернулся уже к нам, маме и мне, оставив свою первую жену. Через год её убила жиличка за комнату, и полгода, пока труп не отрыли по весне в куче угольного шлака, о ней ничего не было известно.
Дневник за 40 лет его жизни — у меня. Здесь, в картине — записи пяти лет войны — малая толика напряжённой жизни.
В доме он всегда был чисто выбрит, выглажен, книги не сходили с его стола. С годами он всё дальше уходил от меня, утомляясь и замыкаясь. Только теперь, к старости, я стал это понимать.
Люсю очень любил. Нежно и бережно.
Я провел у его постели 9 ночей, и мне последнему он говорил: «Спасибо, Борька». Это было в марте 1970 года, в палате института Склифосовского, где он умирал после нелепой автомобильной аварии.
Приехавшая мама пролепетала «тёпленький ещё» — и заплакала.