В юности растерянно живётся. Всё оглядываешься: на кого бы быть похожим?
В нашу — сталинскую — выбор был крошечный. Из кого выбирать? Полстраны в лагерях, на тех, кто с фронта вернулся, — снизу вверх глядели — мальчишки ведь.
Домашние — только в старости понимаешь их неповторимость.
А тут — Университет, истфак. Академик Тарле в тяжёлой шубе кряхтит по лестнице, легендарные Арциховский, Толстов… Аспиранты, студенты — умные, уверенные. И все — с первого до последнего курса — дружны круглосуточно.
Даже комсомольские собрания — по трое суток. И в походы — вместе. На выставки — вместе. На лыжах — вместе. Колхозные бригады — каждое лето, помогать! — вместе. Так счастливо было прибиться к ним и не отлипать!
Мы с моим дружочком школьным так и прижились на истфаке. Они меня даже в Хорезмскую археологическую экспедицию пристроили. Сталин решил Кара-Кумы обводнить, а там — каждый сантиметр поверхности — история нетронутая. Разрешили лето покопать — перед половодьем. Они меня туда и запихнули.
И сами там — в стройной уверенности братства, ответственности, внимания, поддержки.
Слава Богу, у Сталина не вышло ни черта: водичка в песок уходила, так что вся археология так и осталась невредимой. Правда, там теперь другой сатрап, уже местный. Но это другая песня.
А историки на всю остатнюю жизнь, до сего дня, верные, близкие, доверительные. Вместе маемся, расплачиваемся, мудреем.
Теперь-то уже перед краем — многих проводили. Но всё равно с ними — спине спокойно.
Не просто умнели. Трудно. В конце пятидесятых, после смерти усатого, с первой весной поверили в правду перемен. И кинулись разбираться. Чтобы со всей страной.
Они ведь тоже считали себя марксистами и не подвергали сомнению основы марксистской теории.
Всё началось с контраста между теорией и советской действительностью, которая била в глаза, особенно в колхозах — нищета, обираловка. Тяжёлая жизнь людей, и как далеко от теории!
Идейным был Лёва Краснопевцев, к тому времени уже кончивший истфак и работавший в райкоме комсомола. Он и придумал концепцию, что советская система в глубоком кризисе, и её необходимо менять. И он, объясняясь с ребятами, хотел и их вовлечь, но они ему сказали, что как историки, хотят сначала разобраться в этой эволюции большевистской партии и советской власти, и понять для себя, что происходит.
Это те, в чьём ареале я жил. Другие подальше пошли.
Кончилось плохо.
«Комитетом госбезопасности при Совете Министров СССР вскрыта нелегальная антисоветская организация из числа преподавателей и студентов Московского Государственного университета им. М. В. Ломоносова, а также лиц, ранее окончивших МГУ. К уголовной ответственности по делу привлечено 9 человек».
А 12 февраля 1958 года Московским городским судом все арестованные по делу осуждены к лишению свободы от 6 до 10 лет.
Над остальными глумились по-разному, выгоняли с работы, исключали откуда было, на заводы ссылали — перевоспитываться.
По человеческой классике не обошлось без предателя-доносчика.
Но — выжили, распрямились.
И до сего дня — кто жив — живы.
Арлен — один из самых близких и любимых. Не один десяток лет живём рядом и вместе.
Он — специалист по Китаю. Средневековому Китаю. И много лет растил студентов в МГИМО, а потом в ИСАА — такие элитные вузы. До недавних лет, пока он не стал директором, в ИСАА ни девочек не брали, ни евреев, такая кузница для КГБ и ГРУ.
Он и согласился-то на начальство при условии: и девчонки, и евреи — как все, на равных. И эти — тоже — как все. Так теперь и есть.
Дочка Катька выросла прелестью. Жена Иришка недавно перестала Новую Гвинею расковыривать (она историк по Новой Гвинее), теперь архив разбирает очень важный. Внучка Машка на флейте играет и Китай учит с утра до ночи.
Арик к друзьям ездит, в бассейне плавает, книжки пишет. А недавно похвалился. Ученик его, такой, казалось, разгильдяй, поехал в Англию, в Оксфорд. Поучился, вернулся. А Арик получил от ректора гербовую грамоту «за подготовку докторанта». Дорогого стоит, а мы — «разгильдяй, разгильдяй»…
Вот так и живём, спина к спине, как когда-то начинали, без пяти минут пятьдесят лет.
Старики уже.
Нет. Молодые старики.